.
Ас российского дореволюционного фельетона Влас Дорошевич об искусстве,. православных активистах, райкиных и херурках его времени.
Влас Дорошевич
"Демон"
— Тебя, болвана, не спросились!
— Ты душу из меня, негодяй ты этакий, вынуть хочешь? Душу? — кричал Иван Иванович.
Пётр Сидоров, сапоги бутылками, стоял, — к-к-ка-налья! — отставив ногу и «довольно спокойно», говорил:
— Ругаться есть воля ваша, потому как вы губернаторы и человек военный. А только и я, как, стало быть, председатель местного отдела союза русского народа, дозволить не могу…
— Я «Анатэму» тебе запретил. Сделал удовольствие. Теперь ты до «Демона» добираешься, борода твоя…
— Да Бога-то, твоё превосходительство, помнить надоть? Аль Его совсем из Рассеи выселить?
— Ты голоса не возвышай!
— И возвышу, потому я говорю по-Божьему. Чёрное слово поминать грех али нет? А тут чёрт, — прости меня, Господи, — цельный вечер перед глазами торчит. И какие слова говорит! Андрееву в лоб не влетит. Вы поглядеть извольте!
Пётр Сидоров помуслил палец и открыл либретто.
— «И будешь ты царицей мира». Нешто возможно?
— Ну, это переделать можно. «И будешь ты губернаторшей мира», — петь будут.
— «Ты хочешь послушанья, а не любви. Любовь горда, горда, как знанье». На галёрке гимназисты сидят. А вы им этакие мысли во всё горло внушаете? Да он, пострелёнок, пойдёт завтра классному наставнику нагрубит. Почему? В театрах пели, чтоб не слушаться. Вы этаким манером, ваше превосходительство, юношество воспитываете? Вы что же? Бомбу на себя готовите?
— Гимназистам можно запретить посещение оперы.
— А ангела куда вы денете? Ангела можно на посмешище выводить? Чтоб их демоны переспаривали.
— Ангела нет. Врёшь! Есть «добрый гений»!
— В газетах пишут. «Г-жа Толстоногова — приличный ангел». А? «Приличный ангел»! Да, ведь, за этакие слова повесить мало!
— Газету можно закрыть!
— Ангела не закроете. Баба лет сорока. Ей бы по всему, что у её видать, в купеческом доме в кормилицах быть. А она в этаком виде ангела представляет. Через это большой поворот в религии может выйти.
— Надо сказать, чтоб передали певице потоньше.
— Да, ведь, как тонка ни будь, всё же женскую прелесть видать будет у подлой! Дальше взглянуть извольте. Действие второе. Князь только что угоднику помолился, а его татары и зарезали.
— Да, ведь, кавказский князь! Что тебе? Революционеров жалко?
— Не в князе дело. А что ж это? Помолился, и зарезали? Бесполезность молитвы святым угодникам доказывается? А желаете вы, мы сейчас на представление всем отделом явимся? Патриотическую манифестацию сделаем. «Не сметь убивать князя! Потому он угоднику помолился!»
— Ну, ну!
— Опять на фамилью извольте внимание обратить. Куда гнут! «Синодал» — фамилия. Это какие же такие намёки? Синодальная молитва, стало быть, до Бога не доходит, позвольте вас спросить?
— Фамилия, действительно, опрометчивая. Мы его в Гегечкори переделаем.
— Чтоб Гегечкори Богу молился? Нешто возможно? Опять, последнее действие. Где? Женский монастырь! Обитель! И вдруг — мужчина! Целуются! Нет, уж как вам будет угодно. Этакой морали на обители допущать не можем. Пущай Тамара эта на курсы идёт, — там и целуется. А обители на смех выставлять не дадим.
— Да, ведь, классическое произведение! Чёрт!
— А нам наплевать.
— Да, ведь, кто написал?!
— И это нам довольно известно. Что г. Лермонтов Столыпиным родственником приходился. Потому и написал. Ежели он министру сродственником приходится, — так ему и этакие вещи писать возможно: «А Бог? — На нас не кинет взгляда: Он занят небом, не землёй». К министрам-то прислуживаетесь, а про Бога забыли, ваше превосходительство? Оченно даже хорошая корреспонденция в «Русское Знамя» может выйти: «До чего дошло при Столыпине прислуживанье гг. министрам».
— Да, ведь, на казённой сцене играют! Дуботол! Идол! Ведь, там директора для этого!
— Это нам всё единственно. Нам ещё не известно, какой эти самые директора веры. Тоже бывают и министры даже со всячинкой!
— Ты о министрах полегче!
— Ничего не полегче. Министры от нас стерпеть могут. Потому, ежели какие кадюки или левые листки, — тем нельзя. А нам можно. Наши чувства правильные. Мы от министров чего? Твёрдости! Ну, и должон слушать. А только я вам прямо говорю. Ежели, как мы, стало быть, постановили, — «Демона» вы не снимете, — извините, ваше превосходительство. В «Земщине» вас процыганить придётся.
— То есть, как это?
— Оченно просто. Вот, мол, и губернатор! С немкой в незаконной связи находится, и сам в хлысты перешёл. Толстых баб ангелами выставляет.
— Запрещу. Иди. Ска-а-тина!
— Прощенья просим. Премного благодарствуйте.
Через два часа его превосходительство говорил очень худому человеку, оперному антрепренёру:
Говорил сердито, но стараясь на него не смотреть.
— Ну, время ли теперь «Демона» петь? Ставьте «Аскольдову могилу». Чем не опера?
— Слушаю, ваше превосходительство.
— Удивляюсь я вам, господа! Откопаете вы всегда что-нибудь этакое… не современное!
На афишных столбах висели анонсы:
— По непредвиденным обстоятельствам, вместо объявленной оперы «Демон», дана будет известная, знаменитая опера «Аскольдова могила».
А в первом же акте…
Неизвестный, выйдя из лодки, орал, махая руками:
).
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
